Иван Сергеевич Тургенев – яркий российский писатель, получивший признаний критиков и читателей благодаря своему литературному таланту. Каждое произведение писателя заслуживает внимания и тщательного разбора. Не исключение рассказ «Бурмистр».

Все лето и осень 1846 года Иван Тургенев провел в своем имении, где, как заядлый охотник, занимался охотой, и наблюдал за жизнью местного населения. После того как писатель вернулся в Санкт-Петербург, стартовало его сотрудничество с редакцией известного журнала «Современник». Именно предложение о заполнении раздела журнала стало причиной появления интересных рассказов, которые впоследствии были объединены в сборник «Записки охотника».

Рассказ «Бурмистр» Тургенев написал в июле 1847 года. После выпуска произведения общество еще в большей степени отметило талант писателя.

Произведение «Бурмистр» - это наглядная демонстрация безотрадного положения крестьянского населения во время существования крепостного права.

Хорошие взаимоотношения с близкими людьми;

Истинное обличье Аркадия, который на самом деле обладает очень жестким и опасным характером.

Общество уверено в том, что Аркадий Павлыч обладает строгим характером, но при этом он стремится к справедливому и прогрессивному управлению поместьем.

Пеночкин старается соответствовать определенному классу, поэтому он стремится к следующим проявлениям своего характера:

Выдержка;

Высокий уровень культуры;

Идеальное образование;

Безупречное воспитание.

Несмотря на внешнюю скромность и хорошие манеры, в характере все-таки можно проследить жестокость, бессердечность. Крестьяне знают, что с помещиком можно поговорить спокойно, но при этом малейшая провинность приведет к жестокому наказанию.

Пеночкин сделал зависимыми крестьян от злого и жестокого бурмистра Софрона. Несмотря на это, Аркадий даже не старается понять особенности бедственного положения главного героя. Пеночкин отмечает, что его не волнует даже судьба семьи пожилого мужчины Антипа. Самой основной задачей остается исправное внесение оплаты и отсутствие жалоб.

Крепостные боятся репрессий Пеночкина. Это и становится основой всего сюжета рассказа. Самой показательной является сцена встречи с камердинером Федором и приезд барина в Шипиловку.

Итак, как все-таки развивается рассказ «Бурмистр»? Как Тургенев раскрывает тяжелое положение всего народа?

Рассказ, как уже можно догадаться, прежде всего, посвящен Аркадию Павловичу Пеночкину. Этот помещик является главным героем и центром развивающихся событий. Аркадий получил достойное воспитание и вошел в высшее общество. Несмотря на благовоспитанность и скромность, Аркадий обладает жестокостью, которая интересным образом сочетается с рассудительностью. Суровое общение с крепостными приводят к различным ситуациям, которые детально описываются в рассказе. Весь сюжет строится на том, что Пеночкин является владельцем всей деревни Шипиловка, крепостные жители которой должны были регулярно платить оброк. Ситуация обостряется из-за того, что право распоряжения деревней получил бурмистр Софрон Яковлевич. Пеночкин ладил с бурмистром, так как именно благодаря последнему все крестьяне жили в страхе и вовремя платили оброк, несмотря ни на что. На самом деле местные жители разорялись и могли даже попасть в рекруты, если отношения с чиновниками ухудшались. Пеночкин не расследовал жалобы жителей, считая их недостойными своего внимания.

Особенным звеном истории становится судьба пожилого мужчины Антипа, который обратился к Пеночкину для того, чтобы пожаловаться на бурмистра Софрона. Как оказалось, двое сыновей Антипа оказались в рекрутах. Более того, Софрон отнимал третьего, последнего, сына, свел со двора всех коровушек и жестоко избил супругу Антипа. Несмотря на это, Пеночкин не помогает пожилому мужчине и упрекает его в том, что он все-таки решился на жалобу. Вскоре удалось выяснить, что бурмистр однажды внес за Антипа недоимку, и это стало причиной упреков в лености пожилого мужчины.

Через время сын Антипа заметил, что бурмистр Софрон притесняет многих жителей села. Именно в этом Пеночкин заметил подстрекательство к бунту. Присутствие постороннего человека, перед которым Пеночкин стремился к интеллигентности, стало причиной для того, чтобы удержаться от кулачной расправы с сыном Антипа. Эта ситуация стала одной из самых ярких в сюжете рассказа.

Произведение «Бурмистр» - это рассказ, который ярко представляет тяжелое положение крестьян во времена крепостного права. Рассказ делает акцент ни на человечности, а на жестокости. Высшее общество, показанное в лице Пеночкина, и его исполнительная власть, в лице Софрона, настолько ожесточена, что даже не пытается понять проблемы низшей прослойки, крестьян. Можно предположить, что менее образованные помещики были готовы и к кулачным расправам с крестьянами. Неудивительно, что раскрытие смысла сюжета осуществляется через яркие обстоятельства, демонстрировавшие тяжелые времена крепостного права.

Анализ рассказа «Бурмистр»

Главные герои рассказа – помещик Пеночкин, бурмистр Софрон. Эти персонажи обладают абсолютно разными характерами. Несмотря на разницу в воспитании, утончённый Пеночкин и грубый Софрон относятся к крепостным крестьянам с одинаковой жестокостью, подкреплённой цинизмом и эгоизмом.

Иван Тургенев приводит к сравнению двух персонажей для того, чтобы раскрыть показную интеллигентность и доброту Аркадия Павлыча. Представители высшего общества могут быть такими же, как и обычные душегубы. Неудивительно, что литературные критики зачастую называют Пеночкина «мерзавцем с тонкими вкусами».

Образ Софрона составляется на основе мнений трех персонажей:

Рассказчик;

Пеночкин;

Крестьянин Антип.

Аркадий Пеночкин восторгается управляющим Софроном. Конечно, бурмистр подыгрывает своему барину и старается проявлять лояльное отношение, демонстрировать преданность, но сладкие речи оказываются обычной фальшивкой и проявлением желчного лицемерия. Речь бурмистра способна производить комическое впечатление, ведь Софрон старается использовать барское словцо и одновременно с этим завоевать уважение Пеночкина с помощью лестных высказываний. Бурмистр хочет привнести в свою жизнь особый лоск, что вызывает особенное отношение у читателей. Рассказ «Бурмистр» позволяет понять, насколько притворным может быть поведение различных людей.

Самый яркий талант Софрона – это умение обдирать крепостных крестьян как липку. Зависимое положение народа не позволяет начать активное проявление недовольства сложившейся ситуацией. Благополучие бурмистра Софрона построено на разорени сельских жителей и слащавом обмане Пеночкина. Простой крестьян Антип в самом финале характеризует Софрона яркими и правдивыми словами: «мошенник беспардонный, пес».

Чтобы оставить читателя в раздумьях, Тургенев не стал давать личную оценку рассуждениям Антипа. Он закончил рассказ нейтральной фразой «Мы отправились на охоту».

Роль сборника «Записки охотника»

«Записки охотника» - известный сборник, посвященный крестьянскому народу, русской природе. Рассказы о крепостных сельских жителях занимают особенную позицию в литературном мастерстве Ивана Сергеевича Тургенева.

Положительные герои едины с природой. В то же время отрицательные персонажи находятся в конфликте с природными силами. В рассказе «Бурмистр» отсутствуют положительные герои, поэтому красивые описания пейзажей не используются. За все произведение можно найти только скупые наброски описаний сельской местности. Символизм скрывается даже в упоминании грязной лужи, рядом с которой стоят просители перед Пеночкиным.

Сборник «Записки охотника» - это цикл произведений, представляющий русские провинции в конце 40-х годов. Каждый рассказ, в том числе «Бурмистр», становится отражением русской действительности. Писательское мастерство, глубокие образы, особенный подход к описанию людей из обычного народа позволили Ивану Сергеевичу Тургеневу стать великим русским писателем, который находит понимание у читателей даже в XXI веке, спустя десятки лет после публикации рассказов.

Одним из главных персонажей произведения является государственный человек Софрон, служащий бурмистром в поместье Шипиловка, принадлежащее молодому помещику Пеночкину Аркадию Павловичу.

Писатель представляет Софрона в образе бородатого мужчины маленького росточка, широкоплечего, имеющего небольшие глазки и большой нос с красноватым отливом.

Бурмистр имеет жену и сына, глупого, но огромного детину, работающего местным старостой.

В силу своих служебных обязанностей Софрон является главным распорядителем в деревне, жители которой обязаны платить подати их хозяину Пеночкину. Молодой помещик, стремящийся выглядеть высококультурным, образованным, воспитанным человеком, очень доволен работой своего бурмистра, поскольку тот регулярно и в полном объеме собирает с крестьян налоги.

Однако какими методами выполняется это работа, Пеночкина не беспокоит. В качестве характерных черт бурмистра писатель указывает на жестокость, отсутствие милосердия, цинизм, эгоистичность по отношению к окружающим. Но к барину Софрон относится со слащавым раболепием, изображая преданную любовь, пронизанную фальшью, лицемерием и комичностью его речей.

Главным талантом бурмистра Софрона, несомненно, является его мастерство унижать и обворовывать крестьян, которые находятся в зависимом от него положении. На этом умении и строит собственное благополучие Софрон, пытаясь придавать даже своему дому видимость барского поместья в виде флюгера, посыпанным песком дорожек, фронтона на скотном дворе.

Пеночкин не желает видеть неприглядных поступков безнравственного служащего и отказывается помочь обездоленным своим крестьян, осмелившимся пожаловаться на обнаглевшего бурмистра, который делает в деревне все, что ему заблагорассудится, не взирая на человеческие понятия и нравственные принципы.

Повествуя о событиях небольшого поместья в глухой российской глубинке конца восемнадцатого века, писатель описывает бедственное положение крестьянского люда, отданного в полную зависимость таких государственных людей, как жестокий бурмистр Софрон и не могущих найти поддержку даже у просвещенных и якобы справедливых господ.

Несколько интересных сочинений

• Сочинение Мильон терзаний Чацкого 9 класс

  Комедия А.С. Грибоедова является произведением, которое сыграло большую роль в становлении и воспитании нравственного облика российского общества. В данном труде мы видим позывы к борьбе с глупостью

• Главные герои произведения Бирюк Тургенева

  В рассказе «Бирюк» Ивана Сергеевича Тургенева читатель знакомится с героями

]
(Из цикла "Записки охотника")

Верстах в пятнадцати от моего именья живет один мне знакомый человек, молодой помещик, гвардейский офицер в отставке, Аркадий Павлыч Пеночкин. Дичи у него в поместье водится много, дом построен по плану французского архитектора, люди одеты по-английски, обеды задает он отличные, принимает гостей ласково, а все-таки неохотно к нему едешь. Он человек рассудительный и положительный, воспитанье получил, как водится, отличное, служил, в высшем обществе потерся, а теперь хозяйством занимается с большим успехом. Аркадий Павлыч, говоря собственными его словами, строг, но справедлив, о благе подданных своих печется и наказывает их – для их же блага. "С ними надобно обращаться, как с детьми, – говорит он в таком случае, – невежество, mon cher; il faut prendre cela en consideration" {дорогой мой; надо принять это во внимание (франц.) }. Сам же, в случае так называемой печальной необходимости, резких и порывистых движений избегает и голоса возвышать не любит, но более тычет рукою прямо, спокойно приговаривая: "Ведь я тебя просил, любезный мой" или: "Что с тобою, друг мой, опомнись", – причем только слегка стискивает зубы и кривит рот. Роста он небольшого, сложен щеголевато, собою весьма недурен, руки и ногти в большой опрятности содержит; с его румяных губ и щек так и пышет здоровьем. Смеется он звучно и беззаботно, приветливо щурит светлые, карие глаза. Одевается он отлично и со вкусом; выписывает французские книги, рисунки и газеты, но до чтения не большой охотник: "Вечного жида" едва осилил. В карты играет мастерски. Вообще Аркадий Павлыч считается одним из образованнейших дворян и завиднейших женихов нашей губернии; дамы от него без ума и в особенности хвалят его манеры. Он удивительно хорошо себя держит, осторожен, как кошка, и ни в какую историю замешан отроду не бывал, хотя при случае дать себя знать и робкого человека озадачить и срезать любит. Дурным обществом решительно брезгает – скомпрометироваться боится; зато в веселый час объявляет себя поклонником Эпикура, хотя вообще о философии отзывается дурно, называя ее туманной пищей германских умов, а иногда и просто чепухой. Музыку он тоже любит; за картами поет сквозь зубы, но с чувством; из Лючии и Сомнамбулы тоже иное помнит, но что-то все высоко забирает. По зимам он ездит в Петербург. Дом у него в порядке необыкновенном; даже кучера подчинились его влиянию и каждый день не только вытирают хомуты и армяки чистят, но и самим себе лицо моют. Дворовые люди Аркадия Павлыча посматривают, правда, что-то исподлобья, – но у нас на Руси угрюмого от заспанного не отличишь. Аркадий Павлыч говорит голосом мягким и приятным, с расстановкой и как бы с удовольствием пропуская каждое слово сквозь свои прекрасные, раздушенные усы; также употребляет много французских выражений, как-то: "Mais с"est impauable!" {Забавно! (франц.) }, "Mais comment donc!" {Как же! (франц.) } и пр. Со всем тем я, по крайней мере, не слишком охотно его посещаю, и если бы не тетерева и не куропатки, вероятно, совершенно бы с ним раззнакомился. Странное какое-то беспокойство овладевает вами в его доме; даже комфорт вас не радует, и всякий раз, вечером, когда появится перед вами завитый камердинер в голубой ливрее с гербовыми пуговицами и начнет подобострастно стягивать с вас сапоги, вы чувствуете, что если бы вместо его бледной и сухопарой фигуры внезапно предстали перед вами изумительно широкие скулы и невероятно тупой нос молодого дюжего парня, только что взятого барином от сохи, но уже успевшего в десяти местах распороть по швам недавно пожалованный нанковый кафтан, – вы бы обрадовались несказанно и охотно бы подверглись опасности лишиться вместе с сапогом и собственной вашей ноги вплоть до самого вертлюга...
Несмотря на мое нерасположение к Аркадию Павлычу, пришлось мне однажды провести у него ночь. На другой день я рано поутру велел заложить свою коляску, но он не хотел меня отпустить без завтрака на английский манер и повел к себе в кабинет. Вместе с чаем подали нам котлеты, яйца всмятку, масло, мед, сыр и пр. Два камердинера, в чистых белых перчатках, быстро и молча предупреждали наши малейшие желания. Мы сидели на персидском диване. На Аркадии Павлыче были широкие шелковые шаровары, черная бархатная куртка, красивый фес с синей кистью и китайские желтые туфли без задков. Он пил чай, смеялся, рассматривал свои ногти, курил, подкладывал себе подушки под бок и вообще чувствовал себя в отличном расположении духа. Позавтракавши плотно и с видимым удовольствием, Аркадий Павлыч налил себе рюмку красного вина, поднес ее к губам и вдруг нахмурился.
– Отчего вино не нагрето? – спросил он довольно резким голосом одного из камердинеров.
Камердинер смешался, остановился как вкопанный и побледнел.
– Ведь я тебя спрашиваю, любезный мой? – спокойно продолжал Аркадий Павлыч, не спуская с него глаз.
Несчастный камердинер помялся на месте, покрутил салфеткой и не сказал ни слова. Аркадий Павлыч потупил голову и задумчиво посмотрел на него исподлобья.
– Pardon, mon cher, – промолвил он с приятной улыбкой, дружески коснувшись рукой до моего колена, и снова уставился на камердинера. – Ну, ступай, – прибавил он после небольшого молчания, поднял брови и позвонил.
Вошел человек, толстый, смуглый, черноволосый, с низким лбом и совершенно заплывшими глазами.
– Насчет Федора... распорядиться, – проговорил Аркадий Павлыч вполголоса и с совершенным самообладанием.
– Слушаю-с, – отвечал толстый и вышел.
– Voila, mon cher, les desagrements de la campagne {Вот, дорогой мой, неприятности деревенской жизни (франц.) }, – весело заметил Аркадий Павлыч. – Да куда же вы? Останьтесь, посидите еще немного.
– Нет, – отвечал я, – мне пора.
– Все на охоту! Ох, уж эти мне охотники! Да вы куда теперь едете?
– За сорок верст отсюда, в Рябово.
– В Рябово? Ах, Боже мой, да в таком случае я с вами поеду. Рябове всего в пяти верстах от моей Шипиловки, а я таки давно в Шипиловке не бывал: все времени улучить не мог. Вот как кстати пришлось: вы сегодня в Рябове поохотитесь, а вечером ко мне. Ce sera charmant {Это будет прелестно (франц.) }. Мы вместе поужинаем, – мы возьмем с собою повара, – вы у меня переночуете. Прекрасно! прекрасно! – прибавил он, не дождавшись моего ответа. C"est arrange... {Все устроено... (франц.) } Эй, кто там? Коляску нам велите заложить, да поскорей. Вы в Шипиловке не бывали? Я бы посовестился предложить вам провести ночь в избе моего бурмистра, да вы, я знаю, неприхотливы и в Рябове в сенном бы сарае ночевали... Едем, едем!
И Аркадий Павлыч запел какой-то французский романс.
– Ведь вы, может быть, не знаете, – продолжал он, покачиваясь на обеих ногах, – у меня там мужики на оброке. Конституция – что будешь делать? Однако оброк мне платят исправно. Я бы их, признаться, давно на барщину ссадил, да земли мало! Я и так удивляюсь, как они концы с концами сводят. Впрочем, c"est leur affaire {это их дело (франц.) }. Бурмистр у меня там молодец, une forte tete {умная голова (франц.) }, государственный человек! Вы увидите... Как, право, это хорошо пришлось!
Делать было нечего. Вместо девяти часов утра мы выехали в два. Охотники поймут мое нетерпенье. Аркадий Павлыч любил, как он выражался, при случае побаловать себя и забрал с собою такую бездну белья, припасов, платья, духов, подушек и разных несессеров, что иному бережливому и владеющему собою немцу хватило бы всей этой благодати на год. При каждом спуске с горы Аркадий Павлыч держал краткую, но сильную речь кучеру, из чего я мог заключить, что мой знакомец порядочный трус. Впрочем, путешествие совершилось весьма благополучно; только на одном недавно починенном мостике телега с поваром завалилась, и задним колесом ему придавило желудок .
Аркадий Павлыч, при виде падения доморощенного Карема, испугался не на шутку и тотчас велел спросить: целы ли у него руки? Получив же ответ утвердительный, немедленно успокоился. Со всем тем, ехали мы довольно долго; я сидел в одной коляске с Аркадием Павлычем и под конец путешествия почувствовал тоску смертельную, тем более, что в течение нескольких часов мой знакомец совершенно выдохся и начинал уже либеральничать. Наконец мы приехали, только не в Рябово, а прямо в Шипиловку; как-то оно так вышло. В тот день я и без того уже поохотиться не мог и потому скрепя сердце покорился своей участи.
Повар приехал несколькими минутами ранее нас и, по-видимому, уже успел распорядиться и предупредить кого следовало, потому что при самом въезде в околицу встретил нас староста (сын бурмистра), дюжий и рыжий мужик в косую сажень ростом, верхом и без шапки, в новом армяке нараспашку. "А где же Софрон?" – спросил его Аркадий Павлыч. Староста сперва проворно соскочил с лошади, поклонился барину в пояс, промолвил: "Здравствуйте, батюшка Аркадий Павлыч", – потом приподнял голову, встряхнулся и доложил, что Софрон отправился в Перов, но что за ним уже послали. "Ну, ступай за нами", – сказал Аркадий Павлыч. Староста отвел из приличия лошадь в сторону, взвалился на нее и пустился рысцой за коляской, держа шапку в руке. Мы поехали по деревне. Несколько мужиков в пустых телегах попались нам навстречу; они ехали с гумна и пели песни, подпрыгивая всем телом и болтая ногами на воздухе; но при виде нашей коляски и старосты внезапно умолкли, сняли свои зимние шапки (дело было летом) и приподнялись, как бы ожидая приказаний. Аркадий Павлыч милостиво им поклонился. Тревожное волнение видимо распространялось по селу. Бабы в клетчатых поневах швыряли щепками в недогадливых или слишком усердных собак; хромой старик с бородой, начинавшейся под самыми глазами, оторвал недопоенную лошадь от колодезя, ударил ее неизвестно за что по боку, а там уже поклонился. Мальчишки в длинных рубашонках с воплем бежали в избы, ложились брюхом на высокий порог, свешивали головы, закидывали ноги кверху и таким образом весьма проворно перекатывались за дверь, в темные сени, откуда уже и не показывались. Даже курицы стремились ускоренной рысью в подворотню; один бойкий петух с черной грудью, похожей на атласный жилет, и красным хвостом, закрученным на самый гребень, остался было на дороге и уже совсем собрался кричать, да вдруг сконфузился и тоже побежал. Изба бурмистра стояла в стороне от других, посреди густого зеленого конопляника. Мы остановились перед воротами. Г-н Пеночкин встал, живописно сбросил с себя плащ и вышел из коляски, приветливо озираясь кругом. Бурмистрова жена встретила нас с низкими поклонами и подошла к барской ручке. Аркадий Павлыч дал ей нацеловаться вволю и взошел на крыльцо. В сенях, в темном углу, стояла старостиха и тоже поклонилась, но к руке подойти не дерзнула. В так называемой холодной избе – из сеней направо – уже возились две другие бабы; они выносили оттуда всякую дрянь, пустые жбаны, одеревенелые тулупы, масленые горшки, люльку с кучей тряпок и пестрым ребенком, подметали банными вениками сор. Аркадий Павлыч выслал их вон и поместился на лавке под образами. Кучера начали вносить сундуки, ларцы и прочие удобства, всячески стараясь умерить стук своих тяжелых сапогов.
Между тем Аркадий Павлыч расспрашивал старосту об урожае, посеве и других хозяйственных предметах. Староста отвечал удовлетворительно, но какого вяло и неловко, словно замороженными пальцами кафтан застегивал. Он стоял у дверей и то и дело сторонился и оглядывался, давая дорогу проворному камердинеру. Из-за его могущественных плеч удалось мне увидеть, как бурмистрова жена в сенях втихомолку колотила какую-то другую бабу. Вдруг застучала телега и остановилась перед крыльцом: вошел бурмистр.
Этот, по словам Аркадия Павлыча, государственный человек был роста небольшого, плечист, сед и плотен, с красным носом, маленькими голубыми глазами и бородой в виде веера. Заметим кстати, что с тех пор, как Русь стоит, не бывало еще на ней примера раздобревшего и разбогатевшего человека без окладистой бороды; иной весь свой век носил бородку жидкую, клином, – вдруг, смотришь, обложился кругом словно сияньем, – откуда волос берется! Бурмистр, должно быть, в Перове подгулял: и лицо-то у него отекло порядком, да и вином от него попахивало.

– Ах вы, отцы наши, милостивцы вы наши, – заговорил он нараспев и с таким умилением на лице, что вот-вот, казалось, слезы брызнут, – насилу-то изволили пожаловать!.. Ручку, батюшка, ручку, – прибавил он, уже загодя протягивая губы.
Аркадий Павлыч удовлетворил его желание.
– Ну, что, брат Софрон, каково у тебя дела идут? – спросил он ласковым голосом.
– Ах вы, отцы наши, – воскликнул Софрон, – да как же им худо идти, делам-то! Да ведь вы, наши отцы, вы, милостивцы, деревеньку нашу просветить изволили приездом-то своим, осчастливили по гроб дней. Слава тебе Господи, Аркадий Павлыч, слава тебе Господи! Благополучно обстоит все милостью вашей.
Тут Софрон помолчал, поглядел на барина и, как бы снова увлеченный порывом чувства (притом же и хмель брал свое), в другой раз попросил руки и запел пуще прежнего:
– Ах вы, отцы наши, милостивцы... и... уж что! Ей-Богу, совсем дураком от радости стал... Ей-Богу, смотрю да не верю... Ах вы, отцы наши!
Аркадий Павлыч глянул на меня, усмехнулся и спросил: "N"est-ce pas que c"est touchant?" {Не правда ли, это трогательно? (франц.) }
– Да, батюшка, Аркадий Павлыч, – продолжал неугомонный бурмистр, – как же вы это? Сокрушаете вы меня совсем, батюшка; известить меня не изволили о вашем приезде-то. Где же вы ночку-то проведете? Ведь тут нечистота, сор...
– Ничего, Софрон, ничего, – с улыбкой отвечал Аркадий Павлыч, – здесь хорошо.
– Да ведь, отцы вы наши, – для кого хорошо? Для нашего брата, мужика, хорошо; а ведь вы... ах вы, отцы мои, милостивцы, ах вы, отцы мои!.. Простите меня дурака, с ума спятил, ей-Богу, одурел вовсе.
Между тем подали ужин; Аркадий Павлыч начал кушать. Сына своего старик прогнал – дескать, духоты напущаешь.
– Ну что, размежевался, старина? – спросил г-н Пеночкин, который явно желал подделаться под мужицкую речь и мне подмигивал.
– Размежевались, батюшка, все твоею милостью. Третьего дня сказку подписали. Хлыновские-то сначала поломались... поломались, отец, точно. Требовали... требовали... и Бог знает, чего требовали; да ведь дурачье, батюшка, народ глупый. А мы, батюшка, милостью твоею благодарность заявили и Миколая Миколаича посредственника удоблетворили; все по твоему приказу действовали, батюшка; как ты изволил приказать, так мы и действовали, и с ведома Егора Дмитрича все действовали.
– Егор мне докладывал, – важно заметил Аркадий Павлыч.
– Как же, батюшка, Егор Дмитрич, как же.
– Ну, и стало быть, вы теперь довольны?
Софрон только того и ждал.
– Ах вы, отцы наши, милостивцы наши! – запел он опять... – Да помилуйте вы меня... да ведь мы за вас, отцы наши, денно и нощно Господу Богу молимся... Земли, конечно, маловато...
Пеночкин перебил его:
– Ну, хорошо, хорошо, Софрон, знаю, ты мне усердный слуга... А что, как умолот?
Софрон вздохнул.
– Ну, отцы вы наши, умолот-то не больно хорош. Да что, батюшка Аркадий Павлыч, позвольте вам доложить, дельно какое вышло. (Тут он приблизился, разводя руками, к господину Пеночкину, нагнулся и прищурил один глаз.) Мертвое тело на нашей земле оказалось.
– Как так?
– И сам ума не приложу, батюшка, отцы вы наши: видно, враг попутал. Да, благо, подле чужой межи оказалось; а только, что греха таить, на нашей земле. Я его тотчас на чужой-то клин и приказал стащить, пока можно было, да караул приставил и своим заказал: молчать! – говорю. А становому на всякий случай объяснил: вот какие порядки, говорю; да чайком его, да благодарность... Ведь что, батюшка, думаете? Ведь осталось у чужаков на шее; а ведь мертвое тело, что двести рублев – как калач.
Г-н Пеночкин много смеялся уловке своего бурмистра и несколько раз сказал мне, указывая на него головой: "Quel gaillard, a?" {Каков молодец, а? (франц.) }
Между тем на дворе совсем стемнело; Аркадий Павлыч велел со стола прибирать и сена принести. Камердинер постлал нам простыни, разложил подушки; мы легли. Софрон ушел к себе, получив приказание на следующий день. Аркадий Павлыч, засылая, еще потолковал немного об отличных качествах русского мужика и тут же заметил мне, что со времени управления Софрона за Шипиловскими крестьянами не водится ни гроша недоимки... Сторож заколотил в доску; ребенок, видно еще не успевший проникнуться чувством должного самоотверженья, запищал где-то в избе... Мы заснули.
На другой день утром мы встали довольно рано. Я было собрался ехать в Рябове, но Аркадий Павлыч желал показать мне свое именье и упросил меня остаться. Я и сам был не прочь убедиться на деле в отличных качествах государственного человека – Софрона. Явился бурмистр. На нем был синий армяк, подпоясанный красным кушаком. Говорил он гораздо меньше вчерашнего, глядел зорко и пристально в глаза барину, отвечал складно и дельно. Мы вместе с ним отправились на гумно. Софронов сын, трехаршинный староста, по всем признакам человек весьма глупый, также пошел за нами, да еще присоединился к нам земский Федосеич, отставной солдат с огромными усами и престранным выражением лица: точно он весьма давно тому назад чему-то необыкновенно удивился да с тех пор уж и не пришел в себя. Мы осмотрели гумно, ригу, овины, сараи, ветряную мельницу, скотный двор, зеленя, конопляники; все было действительно в отличном порядке, одни унылые лица мужиков приводили меня в некоторое недоумение. Кроме полезного, Софрон заботился еще о приятном: все канавы обсадили ракитником, между скирдами на гумне дорожки провел и песочком посыпал, на ветряной мельнице устроил флюгер в виде медведя с разинутой пастью и красным языком, к кирпичному скотному двору прилепил нечто вроде греческого фронтона и под фронтоном белилами надписал: "Пастроен вселе Шипилофке втысеча восем Сод саракавом году. Сей скотный дфор". – Аркадий Павлыч разнежился совершенно, пустился излагать мне на французском языке выгоды оброчного состоянья, причем, однако, заметил, что барщина для помещиков выгоднее, – да мало ли чего нет!.. Начал давать бурмистру советы, как сажать картофель, как для скотины корм заготовлять и пр. Софрон выслушивал барскую речь со вниманием, иногда возражал, но уже не величал Аркадия Павлыча ни отцом, ни милостивцем и все напирал на то, что земли-де у них маловато, прикупить бы не мешало. "Что ж, купите, – говорил Аркадий Павлыч, – на мое имя, я не прочь". На эти слова Софрон не отвечал ничего, только бороду поглаживал. "Однако теперь бы не мешало съездить в лес", – заметил г-н Пеночкин. Тотчас привели нам верховых лошадей; мы поехали в лес, или, как у нас говорится, в "заказ". В этом "заказе" нашли мы глушь и дичь страшную, за что Аркадий Павлыч похвалил Софрона и потрепал его по плечу. Г-н Пеночкин придерживался насчет лесоводства русских понятий и тут же рассказал мне презабавный, по его словам, случай, как один шутник-помещик вразумил своего лесника, выдрав у него около половины бороды, в доказательство того, что от подрубки лес гуще не вырастает... Впрочем, в других отношениях и Софрон и Аркадий Павлыч – оба не чуждались нововведений. По возвращении в деревню бурмистр повел нас посмотреть веялку, недавно выписанную им из Москвы. Веялка, точно, действовала хорошо, но если бы Софрон знал, какая неприятность ожидала и его и барина на этой последней прогулке, он, вероятно, остался бы с нами дома.
Вот что случилось. Выходя из сарая, увидали мы следующее зрелище. В нескольких шагах от двери, подле грязной лужи, в которой беззаботно плескались три утки, стояло на коленках два мужика: один – старик лет шестидесяти, другой – малый лет двадцати, оба в замашных заплатанных рубахах, на босу ногу и подпоясанные веревками. Земский Федосеич усердно хлопотал около них и, вероятно, успел бы уговорить их удалиться, если б мы замешкались в сарае, но, увидев нас, он вытянулся в струнку и замер на месте. Тут же стоял староста с разинутым ртом и недоумевающими кулаками. Аркадий Павлыч нахмурился, закусил губу и подошел к просителям. Оба молча поклонились ему в ноги.
– Что вам надобно? о чем вы просите? – спросил он строгим голосом и несколько в нос. (Мужики взглянули друг на друга и словечка не промолвили, только прищурились, словно от солнца, да поскорей дышать стали.)
– Ну, что же? – продолжал Аркадий Павлыч и тотчас же обратился к Софрону. – Из какой семьи?
– Из Тоболеевой семьи, – медленно отвечал бурмистр.
– Ну, что же вы? – заговорил опять г. Пеночкин. – Языков у вас нет, что ли? Сказывай ты, чего тебе надобно? – прибавил он, качнув головой на старика. – Да не бойся, дурак.
Старик вытянул свою темно-бурую, сморщенную шею, криво разинул посиневшие губы, сиплым голосом произнес: "Заступись, государь!" – и снова стукнул лбом в землю. Молодой мужик тоже поклонился. Аркадий Павлыч с достоинством посмотрел на их затылки, закинул голову и расставил немного ноги.
– Что такое? На кого ты жалуешься?
– Помилуй, государь! Дай вздохнуть... Замучены совсем. (Старик говорил с трудом.)
– Кто тебя замучил?
– Да Софрон Яковлич, батюшка.
Аркадий Павлыч помолчал.
– Как тебя зовут?
– Антипом, батюшка.
– А это кто?
– А сынок мой, батюшка.
Аркадий Павлыч помолчал опять и усами повел.
– Ну, так чем же он тебя замучил? – заговорил он, глядя на старика сквозь усы.
– Батюшка, разорил вконец. Двух сыновей, батюшка, без очереди в некруты отдал, а теперя и третьего отнимает. Вчера, батюшка, последнюю коровушку со двора свел и хозяйку мою избил – вон его милость. (Он указал на старосту.)
– Гм! – произнес Аркадий Павлыч.
– Не дай вконец разориться, кормилец.
Г-н Пеночкин нахмурился.
– Что же это, однако, значит? – спросил он бурмистра вполголоса и с недовольным видом.
– Пьяный человек-с, – отвечал бурмистр, в первый раз употребляя "слово-ер", – неработящий. Из недоимки не выходит вот уж пятый год-с.
– Софрон Яковлич за меня недоимку взнес, батюшка, – продолжал старик, – вот пятый годочек пошел, как взнес, а как взнес – в кабалу меня и забрал, батюшка, да вот и...
– А отчего недоимка за тобой завелась? – грозно спросил г. Пеночкин. (Старик понурил голову.) – Чай, пьянствовать любишь, по кабакам шататься? (Старик разинул было рот.) Знаю я вас, – с запальчивостью продолжал Аркадий Павлыч, – ваше дело пить да на печи лежать, а хороший мужик за вас отвечай.
– И грубиян тоже, – ввернул бурмистр в господскую речь.
– Ну, уж это само собою разумеется. Это всегда так бывает; это уж я не раз заметил. Целый год распутствует, грубит, а теперь в ногах валяется.
– Батюшка, Аркадий Павлыч, – с отчаяньем заговорил старик, – помилуй, заступись, – какой я грубиян? Как перед Господом Богом говорю, невмоготу приходится. Невзлюбил меня Софрон Яковлич, за что невзлюбил – Господь ему судья! Разоряет вконец, батюшка... Последнего вот сыночка... и того... (На желтых и сморщенных глазах старика сверкнула слезинка.) Помилуй, государь, заступись...
– Да и не нас одних, – начал было молодой мужик...
Аркадий Павлыч вдруг вспыхнул:
– А тебя кто спрашивает, а? Тебя не спрашивают, так ты молчи... Это что такое? Молчать, говорят тебе! молчать!.. Ах, Боже мой! да это просто бунт. Нет, брат, у меня бунтовать не советую... у меня... (Аркадий Павлыч шагнул вперед, да, вероятно, вспомнил о моем присутствии, отвернулся и положил руки в карманы.) Je vous demande bien pardon, mon cher {Прошу извинить меня, дорогой мой (франц.) } сказал он с принужденной улыбкой, значительно понизив голос. – C"est le mauvais cote de la medaille... {Это оборотная сторона медали... (франц.) } Ну, хорошо, хорошо, – продолжал он, не глядя на мужиков, – я прикажу... хорошо, ступайте. (Мужики не поднимались.) Ну, да ведь я сказал вам... хорошо. Ступайте же, я прикажу, говорят вам.
Аркадий Павлыч обернулся к ним спиной. "Вечно неудовольствия", – проговорил он сквозь зубы и пошел большими шагами домой. Софрон отправился вслед за ним. Земский выпучил глаза, словно куда-то очень далеко прыгнуть собирался. Староста выпугнул уток из лужи. Просители постояли еще немного на месте, посмотрели друг на друга и поплелись, не оглядываясь, восвояси.
Часа два спустя я уже был в Рябове и вместе с Анпадистом, знакомым мне мужиком, собирался на охоту. До самого моего отъезда Пеночкин дулся на Софрона. Заговорил я с Анпадистом о Шипиловских крестьянах, о г. Пеночкине, спросил его, не знает ли он тамошнего бурмистра.
– Софрона-то Яковлича?.. вона!
– А что он за человек?
– Собака, а не человек: такой собаки до самого Курска не найдешь.
– А что?
– Да ведь Шипиловка только что числится за тем, как бишь его, за Пенкиным-то; ведь не он ей владеет: Софрон владеет.
– Неужто?
– Как своим добром владеет. Крестьяне ему кругом должны; работают на него словно батраки: кого с обозом посылает, кого куды... затормошил совсем.
– Земли у них, кажется, немного?
– Немного? Он у одних хлыновских восемьдесят десятин нанимает да у наших сто двадцать; вот те и целых полтораста десятин. Да он не одной землей промышляет: и лошадьми промышляет, и скотом, и дегтем, и маслом, и пенькой, и чем-чем... Умен, больно умен, и богат же, бестия! Да вот чем плох – дерется. Зверь – не человек; сказано: собака, пес, как есть пес.
– Да что ж они на него не жалуются?
– Экста! Барину-то что за нужда! Недоимок не бывает, так ему что? Да, поди ты, – прибавил он после небольшого молчания, – пожалуйся. Нет, он тебя... да, поди-ка... Нет уж, он тебя вот как, того..
Я вспомнил про Антипа и рассказал ему, что видел.
– Ну, – промолвил Анпадист, – заест он его теперь; заест человека совсем. Староста теперь его забьет. Экой бесталанный, подумаешь, бедняга! И за что терпит... На сходке с ним повздорил, с бурмистром-то, невтерпеж, знать, пришлось... Велико дело! Вот он его, Антипа-то, клевать и начал. Теперь доедет. Ведь он такой пес, собака, прости, Господи, мое прегрешенье, знает, на кого налечь. Стариков-то, то побогаче да посемейнее, не трогает, лысый черт, а тут вот и расходился! Ведь он Антиповых-то сыновей без очереди в некруты отдал, мошенник беспардонный, пес, прости, Господи, мое прегрешенье!
Мы отправились на охоту.

Зальцбрунн, в Силезии, июль, 1847 г.

>Характеристики героев

Характеристики главных героев

Один из главных героев рассказа, помещик, офицер в отставке. Он является соседом рассказчика, который описывает его как человека рассудительного, получившего отличное воспитание. Когда то, он даже вращался в высшем свете, а в данный момент, очень успешно занимается хозяйством.­ Он является гостеприимным хозяином, даёт хорошие обеды, но, несмотря на это, сосед не любит к нему ездить.

Один из главных героев рассказа, крайне жёсткий бурмистр в деревне Шипиловка, которая принадлежит барину Аркадию Павлычу Пеночкину. Он был небольшого роста, с бородой, широк в плечах, имел красный нос и маленькие глаза. Софрон был женат, у него также был сын – местный староста, глупый, но очень огромный детина.

Рассказчик

Именно от его лица ведётся рассказ всей истории. Большой любитель охоты. Однажды, случайно оказался в деревне Шипиловка вместе со своим соседом Аркадием Павлычем, кому принадлежала эта деревня. Именно в ней произошли основные события рассказа.

Староста (сын Бурмистра)

Сын Бурмистра был высокого роста с рыжими волосами. Он был такой же грубый и жестокий, как и его отец.

Жена Бурмистра

Как и всё семейство Бурмистра была жёсткой женщиной, например по приезду, рассказчик случайно увидел, как она втихую била одну из женщин.

Антип с сыном

Мужики из Тоболеевой семьи, пришли жаловаться на Бурмистра Аркадию Павлычу. Он не стал за них заступаться, и как узнал потом рассказчик, житья им теперь не даст Бурмистр, сведёт в могилу.

Федосеич

Отставной солдат, помощник Софрона. Помогал гостям осматривать хозяйство. Носил огромные усы и имел странное выражение лица.

Анпадист

Мужик из деревни Рябово, знакомый рассказчика. Поведал ему о том, что Софрон страшный человек, замучил всех в деревне. Также рассказал, что Антипу, который пожаловался на него, теперь спокойной жизни не даст.